Неточные совпадения
Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде, где не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы
в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а
в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого
пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных
в ряд палаток сплошная толпа народа, и ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через
плечо выглаженными панталонами и жилетами.
При подъеме на крутые горы,
в особенности с ношей за
плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые
приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
Мы долго шли, местами погружаясь
в глубокую тину или невылазную, зловонную жидкую грязь, местами наклоняясь, так как заносы грязи были настолько высоки, что невозможно было идти прямо, —
приходилось нагибаться, и все же при этом я доставал головой и
плечами свод.
Я вскочил с постели, вышиб ногами и
плечами обе рамы окна и выкинулся на двор,
в сугроб снега.
В тот вечер у матери были гости, никто не слыхал, как я бил стекла и ломал рамы, мне
пришлось пролежать
в снегу довольно долго. Я ничего не сломал себе, только вывихнул руку из
плеча да сильно изрезался стеклами, но у меня отнялись ноги, и месяца три я лежал, совершенно не владея ими; лежал и слушал, как всё более шумно живет дом, как часто там, внизу, хлопают двери, как много ходит людей.
Весьма бесцеремонно нашел он, что нынешней критике
пришелся не по
плечу талант Островского, и потому она стала к нему
в положение очень комическое; он объявил даже, что и «Свои люди» не были разобраны потому только, что и
в них уже высказалось новое слово, которое критика хоть и видит, да зубом неймет…
Маслобоев толкнул дверь, и мы очутились
в небольшой комнате,
в два окна, с геранями, плетеными стульями и с сквернейшими фортепианами; все как следовало. Но еще прежде, чем мы вошли, еще когда мы разговаривали
в передней, Митрошка стушевался. Я после узнал, что он и не входил, а пережидал за дверью. Ему было кому потом отворить. Растрепанная и нарумяненная женщина, выглядывавшая давеча утром из-за
плеча Бубновой,
приходилась ему кума.
Голова Санина
приходилась в уровень с подоконником; он невольно прильнул к нему — и Джемма ухватилась обеими руками за его
плечи, припала грудью к его голове.
Один
приходился ей близким человеком: это был ее брат, Матвей Дышло, родной правнук Лозинского-Шуляка, бывшего гайдамака, — человек огромного роста,
в плечах сажень, руки, как грабли, голова белокурая, курчавая, величиною с добрый котел, — настоящий медведь из пущи.
Я боролся с Гезом. Видя, что я заступился, женщина вывернулась и отбежала за мою спину. Изогнувшись, Гез отчаянным усилием вырвал от меня свою руку. Он был
в слепом бешенстве. Дрожали его
плечи, руки; тряслось и кривилось лицо. Он размахнулся: удар
пришелся мне по локтю левой руки, которой я прикрыл голову. Тогда, с искренним сожалением о невозможности сохранять далее мирную позицию, я измерил расстояние и нанес ему прямой удар
в рот, после чего Гез грохнулся во весь рост, стукнув затылком.
Тризна вышла на славу. Мне еще
в первый раз
приходилось видеть
в таком объеме трактирную роскошь. Спирька все время улыбался, похлопывал соседа по
плечу и, когда все подвыпили, устроил зараз несколько дел.
А через несколько часов Евсей сидел на тумбе против дома Перцева. Он долго ходил взад и вперёд по улице мимо этого дома, сосчитал
в нём окна, измерил шагами его длину, изучил расплывшееся от старости серое лицо дома во всех подробностях и, наконец, устав, присел на тумбу. Но отдыхать ему
пришлось недолго, — из двери вышел писатель
в накинутом на
плечи пальто, без галош,
в шапке, сдвинутой набок, и пошёл через улицу прямо на него.
Пришлось подпустить
в письмо слезу, что я с успехом и выполнил. Коновалов удовлетворился и, положив мне руку на
плечо, задушевно проговорил...
— Вестимо, бог до греха не допустит, — перебила Домна. — Полно тебе, Акулька, рюмить-то; приставь голову к
плечам. И вправду Савельевна слово молвила, за что, за какую надобу мужу есть тебя, коли ты по добру с ним жить станешь?.. Не люб он тебе? Не по сердцу
пришелся небось?.. Да ведь, глупая, неразумная девка! вспомни-ка, ведь ни отца, ни матери-то нет у тебя, ведь сирота ты бездомная, и добро еще барин вступился за тебя, а то бы весь век свой
в девках промаячилась. Полно… полно же тебе…
Когда он откинул свой треух на
плечи, я увидал молодое, раскрасневшееся от мороза лицо мужчины лет тридцати; крупные черты его были отмечены тем особенным выражением, какое нередко
приходилось мне замечать на лицах старост арестантских артелей и вообще на лицах людей, привыкших к признанию и авторитету
в своей среде, но
в то же время вынужденных постоянно держаться настороже с посторонними.
— О, свинья! Трус! Предатель! — злобно зашипел Файбиш. — На же, на!.. Получи!.. Кнут резко свистнул
в воздухе. Файбиш бил широко и размашисто, тем движением, каким он обыкновенно стегал собак. Но Герш быстро повернулся к балагуле задом, сгорбился, спрятал шею
в плечи, и жестокие удары
пришлись ему по спине и по рукавам.
Что делать с Владимиром: вынь да положь!
Креститься хочу да жениться!
Не лезть же царям,
в самом деле, на нож?
Пожали
плечами и молвят: «Ну что ж?
Приходится ехать, сестрица...
И долго потом
в тяжелые минуты его жизни припоминалась ему,
в числе прочих угрызений совести, и вся обстановка этого пробуждения, и этот глиняный таз с фаянсовым рукомойником, наполненный холодной водой,
в которой еще плавали льдинки, и мыло,
в розовой бумажке, овальной формы, с какими-то вытравленными на нем буквами, копеек
в пятнадцать ценою, очевидно, купленное для новобрачных, но которое
пришлось почать Ивану Ильичу; и старуха с камчатным полотенцем на левом
плече.
Впоследствии я думал не раз: сколько несчастий не
пришлось бы мне перенести на своих
плечах и сколько добра принес бы я своим ближним, если бы
в этот вечер у меня хватило решимости поворотить назад, если бы моя Зорька взбесилась и унесла меня подальше от этого страшного большого озера!
Теперь мне следовало бы перейти к прививкам мягкой язвы, но на них я останавливаться не буду; во-первых, прививки эти по своим последствиям сравнительно невинны; исследователь привьет больному язву на
плечо, бедро или живот и через неделю залечит; во-вторых, прививки мягкой язвы так многочисленны, что описанию их
пришлось бы посвятить несколько печатных листов; такие прививки делали Гунтер, Рикор, Ролле, Бюзене, Надо, Кюллерье, Линдвурм, де-Лука, Маннино,
В. Бек, Штраус, Гюббенет, Бэреншпрунг, Дюкре, Крефтинг, Спичка и многие, многие другие.
Будь под колесами камни, камни б рассыпались
в искры… Село удалялось от них всё более и более… Скрылись избы, скрылись барские амбары… Скоро не стало видно и колокольни… Наконец село обратилось
в дымчатую полосу и потонуло
в дали. А Степан всё гнал и гнал. Хотелось ему подальше умчаться от греха, которого он так боялся. Но нет, грех сидел за его
плечами,
в коляске. Не
пришлось Степану улепетнуть.
В этот вечер степь и небо были свидетелями, как он продавал свою душу.
А он при каждом удобном случае с юмористическим видом, как будто только для юмористики, рассказы вал о смешных положениях со своими поклонниками и поклонницами, как ему
в Севастополе
пришлось раскланиваться на овации из-под лежавшего на его
плечах огромного чемодана, так как не нашлось носильщика.
Ипполитов. Сейчас познакомлю тебя с ним. (Слышен хор.) Слышишь? идет шарада, а ты забыл, что представляешь
в ней Ахилла. Жаль, что мне, папеньке Агамемнону,
пришлось вести дочку свою на жертву богам. (Накидывает на
плечи епанчу и надевает на голову бумажный венец).
Мы обязаны добавить, что для нее это был первый большой бал — она должна была первый раз появиться
в свете;
в первый раз
приходилось ей показывать свою обнаженные
плечи,
в первый раз надевать строго обдуманный наряд,
в котором женщина должна быть уже совсем некрасивой, неуклюжей, чтобы показаться неинтересной.
Слова эти были сказаны громко, и ее сейчас же обступила толпа молодежи.
Пришлось согласиться, и Анжелика, положив руку на
плечо Шадурского, унеслась с ним
в вихре вальса.
— У вас перелом ключицы и вывих
плеча, — заметил он. —
Придется прежде всего вправить кость на место, а затем уже сделать перевязку перелома… Это будет и трудновато, и больно… Ишь как распухло
плечо и какой жар
в области перелома… Каким образом это с вами случилось?
— Пожалуй, вот случай с моим товарищем по полку, тоже бывшим поручиком павлоградского полка ван Бениненгеном. Его спас от смерти висевший у него на груди большой эмалированный крест.
В кавалерийской атаке японский офицер нанёс ему удар саблей, но удар
пришёлся по кресту и был так силён, что вся эмаль с креста слетела, но это препятствие сделано то, что сабля соскользнула и у ван Бениненгена оказалось лишь разрублено левое
плечо, а иначе бы была разрублена вся грудь…
— Вот какие у тебя неисправности; эту шинель снял со своих
плеч покойный государь на поле сражения
в 1812 году и подарил мне, и эту драгоценность
пришлось мне разорвать у тебя. Прощай, никогда более к тебе не приеду.